голосование

Откуда вы знаете Веру Сотникову ?

Вот такая я сентиментальная...

Вот такая я сентиментальная...У этой женщины есть все. Она красива, в самом начале возраста зрелости, когда уже не делаешь ненужных глупостей, но еще все впереди. Она желанна и любима, рядом с ней уже много лет достойные мужчины. Она прима в театре, о котором можно только мечтать, она снимается в кино, и только в тех ролях, которые ей нравятся.

После каждого серьезного появления актрисы в свете еще несколько месяцев приятельницы и просто зрители ее обсуждают очередной туалет.

Она человек состоятельный и не очень боится непредвиденного движения жизни. У нее есть сын, друзья и близкие подруги. Она - Вера Сотникова.
И если бы мне на протяжении лет двенадцати не пришлось на достаточно близком расстоянии наблюдать жизнь этой женщины, я бы сказала, что так не бывает. Нет. Бывает.
И все же... После нашего последнего разговора в тишине вечернего МХАТа осталось ощущение, которое я могу выразить только словами Петрарки: «Мы непрестанно умираем, я - пока это пишу, ты - пока будешь читать, другие - пока будут слушать или не слушать. Я тоже буду умирать, пока ты будешь это читать, мы оба умираем, все умираем, всегда умираем, никогда не живем, кроме как если прокладываем себе добрыми делами путь к настоящей жизни, где, наоборот, никто не умирает, живут все и живут всегда, где однажды понравившееся нравится всегда...»
Разве жизнь состоит из парадоксов? И не есть ли ее закономерность самый большой парадокс?

- Вера, твое появление во МХАТе, в этой цитадели упорядоченности, где актеры изо дня в день, из года в год двигались от роли к роли, вне здравого смысла. Вдруг в один день ты выходишь на эту «железобетонную» сцену и играешь Машу из «Трех сестер».

- Обстоятельства. Смерть Лены Майоровой...

- Но почему именно ты? Почему Олег Николаевич Ефремов вспомнил не какую-нибудь другую свою ученицу, а именно Веру Сотникову?

- Я играла отрывок из «Трех сестер» у него на курсе...

- Да, и была такая яркая, что забыть этот отрывок было трудно. И спустя много лет в уставшем мозгу Ефремова он загорелся как яркая лампочка.

- Почему нет? А потом, на все воля Божья.

- Но как ты смогла сыграть Машу практически без репетиций, без предварительных разборов и приговоров? После твоей премьеры все говорили в один голос, что так не бывает... Ты была более чеховская, чем остальные актеры.

- Да? Не знаю, не знаю... Может, моя любовь к Чехову помогла. Я с ним с самого детства. Первый прочитанный рассказ - «Лошадиная фамилия», потом - его письма, воспоминания. Правда, правда... Я знала про него все: где, когда родился, кого любил, как звали его кота. Мне нравилось его пенсне, его, как мне тогда казалось, мягкий голос. Все в классе писали сочинения на заданную тему, а я - про своего любимого Чехова. А когда я училась в институте, то заказала одному художнику его портрет, два на полтора, огромный, углем. С этим художником мы поссорились, и Чехова он порвал. Вот тебе и первые слезы по Антону Павловичу. Поэтому, если так проанализировать, может, внимание с его стороны и толику любви я все же заслужила? Хотелось бы в это верить. Миллионы актрис мечтают играть такие роли, как Маша или Елена Андреевна - у меня даже мурашки сейчас пробежали. А я играю. Можно сыграть эти две роли и больше ничего не играть. На всю жизнь хватит. Хотя почему играть... Каждый день мной прожитый прибавляет к ним что-то, и каждый сыгранный спектакль прибавляет мне в жизни что-то. Что этот гений там закодировал?

- А что нового ты узнала о Вере Сотниковой после такого общения? Какие шаги ты сделала, которые, может быть, не сделала бы никогда?

- Я понимаю, про что ты спрашиваешь... К сожалению, мы не ведем дневники, эта культура утрачена. Хотя жаль: иногда такие мысли интересные приходят в голову. Наверное, во мне многое было, а потом текстово обозначилось. Вот, например, Маша говорит: «Меня волнует, меня оскорбляет грубость. Я страдаю, когда вижу, что человек недостаточно тонок, недостаточно мягок». Если я вижу, что, например, в ресторане кто-то говорит грубо с официантом или кто-то высокомерно или по-хамски ведет себя с другими людьми, меня выворачивает наизнанку. Я не выношу этого.

- То есть ты раньше не выносила, а сейчас уже можешь позволить себе не прощать? Это уже позиция в жизни.

- Да. Это так. Зло - а это зло - должно быть наказуемо, чтобы не порождать следующее зло. Пусть я от него потерпела, но я обязана сделать так, чтобы другим оно не досталось. По большому счету – да плевать мне на этих других. Но нет. С тобой я могу об этом говорить, ты понимаешь... Я как большая птица, мне хочется обнять крыльями весь мир, пожалеть, сказать, какие они глупые, эти люди, что не понимают красоты мира, не хотят им наслаждаться, пока дано. Вот еще пару дней назад я ныряла в Карибском море. Это как другой мир - нереальная красота! Представляешь, я в маске, и слезы меня душат. Смешно... В носу щиплет... Вот думаю там, под водой: ну зачем Бог нам дает всю эту красоту, а потом отнимает?

- Да потому, что мы становимся физически страшными и не помещаемся больше в эту красоту.

- Так давай не будем об этом, глупо выглядит...

- Почему глупо? Разве глупо быть искренней и позволять себе это?

- Я проревела всю ночь, когда узнала о башнях в Америке. Я очень остро реагирую на то, когда человек груб не только с другим человеком, но и по отношению к этой земле, к природе. Вот такая я, наверное, сентиментальная...

- Кстати, это великая вещь - не бояться своей сентиментальности.

- Разве это полезно в жизни?

- Это полезно всем. Открытость чувств, которая напрочь исчезла сегодня. Люди врут на уровне своих собственных чувств, своей жизни. И за что мы любим чеховских девушек – так это за их страстную искренность.

- Иногда мне кажется, что все решается судьбою. Есть какая-то предопределенная стезя, и мы в нее ныряем. А иногда кажется, что человек все-таки сам выбирает. Вот ему предоставлено несколько вариантов, и он выбирает какой-то, и за это он может получить то-то, но и отдать должен то-то. Готов ли ты к этому? У меня были недавно такие ситуации в жизни, когда мне надо было выбирать.

- И судьба никаких знаков не падала, не подмигнула?

- Нет. Не хочу грех на душу брать, но мне казалось, что я предоставлена сама себе, один на один с серьезной задачей, и должна выбрать. Я выбрала. Что будет, хорошее или плохое, увидим потом.

- Вера, тебя интуиция и чутье не подведут, не позволят дать осечку.

- Знаешь, если мне каждый день будут шутя говорить: «Верочка, ты такая божественная, у тебя прямо выросли крылья», то через какое-то время я почувствую, что они действительно у меня выросли. Мы же не контролируем, как повседневность, общение с людьми или прочитанная литература сказываются на характере, поступках... Наверное, я стала мягче, открытее. Ценила ли я правду так, как я ценю ее сейчас? Думаю, что нет. Мне стало легче говорить правду, я стала культивировать это, и стало легче жить.

- Это на пользу. Ты стала определеннее в своей красоте.

- Определеннее в своих желаниях. Я хочу это, это, чуть-чуть этого. Может быть, я повзрослела...

- А на этом новом витке жизни ты понимаешь, что надо продолжать работу над документальным фильмом о Марине Цветаевой?

- Конечно. Мне это надо. К сожалению, это другим не нужно, поэтому так долго тянется моя история. Я уверена, что если со мной ничего не случится и найду деньги, то все сниму. Сейчас же открыли ее архивы за давностью лет, но это не значит, что в них легко попасть. Хотя мне обещали все устроить, и я займусь снова изучением документов.

- Ты же уже все знаешь. В свободные от работы «окна» вместо отдыха ездила по местам, где жила или была Марина Ивановна. И ты ведь собиралась в какой-то момент все закончить?

- К тому времени, когда мне показалось, что я заканчиваю фильм, в моей личной жизни так все закрутилось, что было уже не до него. Я занялась выбором.

- А как твоя идея перезахоронения праха Марины Ивановны в Тарусе?

- Эта идея остается. Нужны только большие средства, так как все-таки по документам она похоронена в братской могиле, нужна эксгумация... Но это моя мечта. И если бы я ее исполнила, с помощью, конечно, «больших» людей, моя миссия, наверное, была бы выполнена.

- Зачем тебе красивой, молодой, преуспевающей женщине, у которой есть все, что она пожелает, возиться с перезахоронением Марины Ивановны Цветаевой?

- Я знала, что ты станешь задавать такие вопросы, которые будут доходить до сердца, а получишь ты минут через пятнадцать мои слезы. Зачем мне? Да откуда я знаю, зачем это мне... Когда я бываю в ее местах, со мною что-то происходит, какое-то странное биение сердца. Но, может быть, она так писала об этих местах, что я узнаю их? Даже самое неприметное и некрасивое место во Франции, на окраине Парижа, улица Руве, дом номер восемь, вызвало у меня состояние шока. Обыкновенный четырехэтажный дом, без балконов, рядом с железнодорожной станцией. Запущенное, некрасивое место. Я ходила, а меня трясло. Что это? Магнитное поле? На плохом французском языке я спрашивала у прохожих: «А вы знаете, что здесь жила великая русская поэтесса Марина Цветаева?» Нет, никто не знал. Как же это было обидно! Это нужно сделать. И не для престижа какого-то - я даже хочу в этой ситуации в итоге оказаться инкогнито.

- Это как-то очень выспренно, и не очень веришь в такую Веру.

- А я такая, какая есть. Когда я работала в театре у Анатолия Васильева, он говорил, что мне не хватает тщеславия, чтобы идти вперед, рвать всех, завоевывать роли, становиться первой. Не заводит меня это. Не нужно мне этого. И с годами я все больше берегу, холю и лелею все то, что в себе зародила, сохранила, и никому не дам это растерзать. И свою душу я люблю больше, чем тело. У меня, по словам Цветаевой, «роман с душой».

- Да, Вера, «по мелочам», судя по всему, ты жить так и не научилась... Ты всегда готова соорудить себе очередной «костерчик».

- А пепел-то любви как приятен.

- Ты не боишься каждый раз разбиваться или не думаешь об этом?

- Нет, не думаю. Это было бы глупо - идти в огонь, зная, что сразу там сгоришь, что от тебя ничего не останется, что ты не сможешь еще раз взойти на эшафот. Нет, подробности в любви не нужны. Это самая зыбкая тема - любовь.

- Но без нее тоже нельзя?

- Вот я так и живу. Живу, живу все время в любви, а без любви жить не могу. Я иду вперед, полная радужных надежд, что это одно-единственное, на всю оставшуюся жизнь, последний раз, умрем вместе... И совершаю очень много глупых поступков. А в жизни надо заниматься еще чем-то, чтобы окончательно непрогореть...

- Хорошо, вот сейчас мы с тобой расстанемся, и чем ты будешь заниматься?

- Я сейчас встречаюсь со своим сыном.

- А как у тебя складываются с ним отношения, не трудно?

- Если бы я вытащила невод с золотою рыбкой или нашла лампу Аладдина, то попросила бы у них, чтобы я родила еще один раз моего же сына. Не другого, а моего же, Яна. Так хотела бы многое исправить, я его так люблю, но ничего не успела для него сделать. Я так много упустила и пропустила: его первые слова, его первые шаги, его первый класс, первые двойку и пятерку. Я бы не отпускала его от себя ни на час, ни на секунду. Но почему все так получилось? Почему так все быстро? И он уже взрослый, а я до сих пор не могу стать нормальной матерью. То репетиции, то съемки, то спектакли... Так мне назначено судьбой. Что я могу сейчас сделать? Как изменить? Что на что поменять? Или что выбрать?..

Галина СКОРОБОГАТОВА